Другие записи в разделе: Архив Хулинета (+11)
роман-буфф
под общим псевдонимом “Тимофей Талых” {Майор ака Игорь Пронин (ЗП – Земля Пухом), Gogia, фцук, Юрий Рудис(ЗП)}
(с) Юрий Рудис.
Проснулся дед Крышко, облегчился, да и позавтракал. Сытный завтрак у деда Крышко: тут и вареники с капустой, и брусничный квас, и теплые еще яйца. Полдеревни приходит смотреть на такой чудный завтрак. Да и то, а что еще мужикам с утра делать? Стоят, закрутив ноги за ноги, руки по плетню распластав, да и причмокивают. А дед Крышко еще и нарочно показывает им яйца, что б облизывались, деду так вкуснее. А позавтракать ему нонче надо плотно: далеко за полночь лежит его путь. И верный пес лежит у ног Крышко.
Порода у пса такая: коричневый окрас сменяется местами по телу на черные куски неправильной формы. Хорошая порода, добрая. Ест немного, но часто, в общем как дадут. А перепадало псу от деда Крышко нечасто и потому пес его, Крышко, очень любил. За окном мужики переминались с ноги на ногу, плетень угрожающе трещал. Но дед Крышко не спешил и плотно кушал. Последней корочкой хлеба вытер тарелку и бросил корочку псу. Казалось бы пес и не пошелохнулся, а корочка растворилась в воздухе.
Назывался пес Нестором. Не сам, конечно, людьми так назывался. Да и сейчас называется, разве что иногда кто-нибудь шутки шутить начнет: Нестеровым его обласкает, а то и вообще Нестеренко. На Нестеренку Нестор обижался и не приходил. Вот какой умный пес. А самое умное у него – глаза.
Дождавшись, когда плетень завалится, а мужуки забьются как повешенные в пыли, дед Крышко поднял свою берданку, тщательно прицелился, поднатужился, и дважды оглушительно выстрелил в молоко.
-Цыць, бастарды! Ухожу я к ебеням. Нестора вам оставляю. Кормить не забывайте, а то в Америку сбежит. Слышали? Вы мне еще за плетень ответите…
Мишка Вербицкий, хилый деревенский мужик, споро поднял голову и рыская быстрыми чернявыми глазами выпалил: Не уходи!
На что мужики, сдержанно отплевываясь, начали подниматься и хозяйственно цокать языками.
-Да, бля, плетень-то того, эта, чинить нада.
-Чего уж там – согласился Вербицкий с мужиками – Хуйня плетень, новый нада, вот такие дела.
У соседа гавкнула поджарая сука, мужики смущенно замялись. И навалились вроде несильно, так посмотреть тока. А оно вишь как обернулось, хрясь и упал плетень-то.
-Ты, Мишка, буркалы свои жадные поприбери! – властно молвил дед. – А хошь что б я вернулся, иди со мною. Мишка помялся.
-Дык а революция как же? Я вон девяносто девять процентов городских решил тово…- он вытащил из-за пазухи дурно пахнущий мятый обрывок пачки от пельменей. – Вона и расчеты все.
-Подотрися.- сказал Крышко и повел берданкой. – Ишшо кто со мной?
Мужичье попятилось и попадало, зацепившись за плетень. Крышко пальнул еще разок и кинул берданку Мишке.
-Шагай за мной, мой добрый Манчо Панчо. Через лес пойдем.
-Смилуйся! – возопил Вербицкий. – Говорящих кабанов боюсь! И крыс древесных! Не сгуби!
Но дед Крышко уже наяривал волчьим скоком по пашне к синей дымке леса. Пели вороны, журчала корова, дивно пахло жареным. Мишка пробурчал:”Такие дела…” и заковылял вслед.
Дед Крышко шел – шагал размашисто, быстро, Мишка не поспевал за ним. А тут еще кот перебежал дорогу. Кот был рыжий, но Вербицкий не отличался дифференцированным подходом.
– Сука! – заорал он, замахиваясь комком чернозема.
– Я кобель! – возмутился кот. – То есть кот!
– А я говорю сука! – и Вербицкий промахнулся в кота.
Кот задохнулся от возмущения и поскакал не облизываясь восвояси. Вербицкий огляделся, дед ушел уже далеко.
– Удрать? Бросить бердану и удрать? – думал он, морща лобок, – А то идти… К ебеням… Бред какой-то…
Пролетом кто-то хихикнул.
– Чур меня! – крикнул Вербицкий, пытаясь хоть что-то отыскать на неопрятной груди. – Чур! Я с берданой!
– Чего разорался-то? В морду хошь? – раздался угрюмый голос позади него.
Вербицкий подпрыгнул и оглянулся. Рядом стоял, как из-под земли выросший, тип в камуфляже и чистил морковку огромным кортиком.
– Ты кто? – Вербицкий мерял глазом расстояние до удаляющегося деда.
– Хуй в пальто. Че Гевара я. Так в морду дать?
– Не.
– Ну как хошь. – Детина захрумкал морковкой уходя от Вербицкого. В руке его появился мобильный телефон: – Леня! Кстати о зубах: прислать вам морковки, дружище?
Напуганный Вербицкий с берданой наперевес догнал деда Крышко.
– А где заночуем? – спросил он для поддержания разговору.
– В колхозе имени Лоренса Штерну. – дед почесал выглянувший пупок. Пупок заглянул обратно.
– Накурено там, ну эта ничаво.
Мишка почувствовал на себе чей-то взгляд и оскользнулся – рыжий кот крался сзади, скаля мелкие клыки.
– Кошек не любишь? – удивился Крышко.
– Аллергия… – пробормотал Вербицкий. – Эх, а у нас в Ленинке сейчас уж к обеду поди…
– Говно ваша Ленинка. – отрезал дед. – Красно-коричневое. Почему?
– Серем так… – развел руками Мишка. – Такие дела…
Дед вдруг резко остановился, Мишка наткнулся на него и упал уткнувшись в кротиный холмик. Оттуда высунулся крот и ткнул Мишку в лоб мозолистой лапой.
– Ах ты ббббб… – не успел сформулировать Мишка, крот быстро спросил – Хуй у белки видел?
– ЭЭЭЭэээ, проблеял Мишка и наконец нашелся,
– Ага,
– Дык соси, привет Пирогову.- Над лесом немного выше в неприличной дали возвышалась громадная голова из вулканической лавы, обработанная неизвестным умельцем.
– Там,- произнес Крышко,- левее Головы, животноводческий комплекс Штерновский, нам туда идить.
Через какие нибудь четыре часа, Голова заняла три четверти небесной сферы.
– Ни хх…я себе – ужаснулся Мишка, – а с далека и не скажешь.
Возле самой головы стоял и ссал на подножие Че Гевара.
– Леня,- комментировал он в мобилу, – я тебя отмыть пытаюсь, ты же сам не сможешь,- покачивал Че невидимым деду и Мишке орудием. Мокрый след выписывал загогулины складывающиеся в длинную надпись “Делицын мудак!”. Че затряс чем-то и ловко плюнул вместо точки под восклицательный знак, венчавший надпись на постаменте. Дед Крышко крякнул но ничего не сказал. Тропа поворачивала налево.
И было так долго. А следы крупного кабана встречались все чаще. Да и чаща была рядом, чуть правее.
Впрочем, к колхозу подошли еще засветло, дед привычно протопал к покосившемуся сарайчику с надписью КУРИЛКА и озадаченно поскреб пальцами задний карман. Дверь была забита трехдюймовыми гвоздями, а надпись мелом гласила: “Задрали вы меня все, козлы! Хрен вам по всей харе! – командир мехколонны Горчев”
– Эвон как… – задумался дед Крышко. – Придется искать ихнего председателя.
– Темнеет – поежился Мишка. Откуда-то неслось агрессивное похрюкивание.
– Ништяк, успеем. Тута председателев масса. Да вона хоть к тому пойдем, солидный мужчина.
Председатель сидел на ящике из-под пива БАЛТИКА и пил из канистры дорогое красное вино. Его благородное лицо выражало нечто ни деду ни Мишке невообразимое. Подойдя ближе, они увидели на коленях председателя лист мелованой бумаги с крупным заголовком: КАК НАМ РЕОРГАНИЗОВАТЬ КОЛХОЗ.
– Пошто реорганизуемся? – спросил дед.
– Это назрело. И я долго вынашивал. А теперь думаю – может, закрыть к едрене на фиг? – Председатель посмотрел на деда ласково, словно в последний раз. – Тебе чево?
– Переночевать бы.
– А… Это к Горчеву. Ты ему заявку напиши. А кто это неумытое с тобой?
– Это Мишка Вербицкий. Известный арифметр.
– А че умеет?
– Да ниче, арифметр он. Тем и живет. Гранты.
– Я не Гран. – обиделся Председатель. – Я наоборот. И вообще каждый дурак умеет хамить ноги не вытерев.
– Однако, пойдем, Мишка, костер разводить. – дед решительно отвернулся. – Еще дичи какой на прокорм надо надыбать.
Бук ехидно зашелестел им вослед, в кроне его кто-то хихикнул и уронил очки.
Страшно Мишке в лесу. Сидит он у костра, поджав грязные пятки, дедушку с охоты ждет. А в колхозе по ночам веселие: песни орут. Душевно так. Синкопами. “Я дивная Фемъ, я летучая мышшшшь…” И еще слышно про каких-то быков. И про гору ликов. Весело… А Мишке страшно.
Разбитная коала свесилась с дуба ехидно и мелодично рассмеялась Мишке в лицо. Уйди зараза – отмахнулся Вербицкий и погрозил берданом. Коала стала серьезной и скрылась в ветках. Потом из веток вынырнула девица с массивной друзой горного хрусталя. -Мишка, привет – улыбнулась она зазывно и добавила – давай к нам, у нас веселлла.
– А ты хто? – подозрительно вперился в девицу Мишка,
– Марфа Московская – театрально ответила та и рывком исчезла в кроне дуба. Из ветвей послышалась возня, потом раздался звук пинка и ломая ветки вывалилась совсем непонятная зверюга.
– Предатели – изрекла животина и похромала в чащу.
– Сучка эндемичная, иди к жирафу – ответила крона дамским грудным голосом.
Немного погодя из зелени дуба раздался истеричный визг:
– Аааааааааааа, куда ты лезешь холодными руками скотина?
– Какие есть – обидчиво возразил мужской баритон. Что-то упало. Мишка опасливо подполз к предмету и определил его как теоретические останки от баранки автомашины марки “Марк-ПлимутХII”.
– Такие дела – осенил себя крестным знамением Мишка, истово целуя баранку погнутую и обгорелую. Глаза его наполнились слезами а лицо задралось к небу. Страстный шепот сорвался с его губ:
-We are not working for the spectacle of the end of the world, but for the end of the world of the spectacle. – слюна каплями текла изо рта. Резко отбросив руль в сторону, Миша вдруг пришел в себя и вздрогнул с омерзением. Руль упал где-то поблизости совершенно бесшумно. Миша сделал несколько шагов по азимуту полета и обнаружил широкое жерло шахты. На ржавой доске проступала надпись “Jamin’e”. Мишка, охренев, отполз и затрясся с новой силой.
Наконец из лесу вышел Крышко, волоча за волосы упирающуюся даму.
-Хрена тут кого подстрелишь.. – проговорил он, отдуваясь. – Вот, оторвал. За 600 бачей. На Ритку Меклину откликается. Но это только на один вечер.
– Деньги отдай! – взвизгнула Рита.
– На кой? – удивился дед. – На кой они тебе на один вечер? Все равно с утра отберу.
– Не могу я без денег. – стала оправдываться мамзель. – Я – шестисотая. Мне же интересна проблема денег и секса. Вы меня понимаете?
– Понимаю… – проворчал Крышко. – Держи ее, Мишаня, счас мы ее окорока лишать будим…
– Мне как-то не с рукии… – заканючил Вербицкий. – она мне идейно близкая феминистка есть и ваще племянница чья-та… Погорим, дед, кинь ей бабки и пусть уйдет, а?
– А жрать что прикажешь? У нас в лесу грантами сыт не будешь.
– Отравимся, дед… – привел Вербицкий последний довод. Довод возымел.
– И то… Водки-то нету. Иди отсель, Ритка. Не маячь.
Меклина исчезла в темноте, откуда через некоторое время послышался треск кустов и злобное ыханье. Где-то невдалеке орал кот, то ли укушенный крысой, то ли сочиняющий стихи.
Путешественники забылись тревожным сном. Мише снилась красно-коричневая родная деревенька Ленинка.
В этом сне, по утрам, Мишка часто грустил о том, как нефункционально устроен человеческий организм.
– Жаль – говорил он сам себе, меланхолично перелистывая 95-й номер Лимонки – очень жаль, что нет в башке шпангоутов. А как было бы славно! Как было бы душевно и функционально иметь мозг под столь надежной защитой.
– Приходил Сержик, сопливый пастушонок, друг сермяжный – Мишаня – говорил – а я гондон нашел. Давай надувать.
– Надували, но без прежнего удальства.
– Потом Сержик уходил, а Мишка садился у окна и тоскливо смотрел сквозь бычий пузырь на широкую деревенскую улицу, вздыхал – В Париж бы.
– Да и то правда, дрянь была деревня. И половину деревенских звали Нестерами. Даже некоторых коров и собак так звали и одну уточку.
– Скучно было Мишке и грустно.
– Но в конце концов арифметрическая составляющая его натуры брала верх и пинками отогнав от топящейся печи рыдающих домочадцев – Прочь, прочь, люпмены пролетарские, – он, урча от вожделения, принимался за творчество.
– Уголек, зажатый в заскорузлой пятерне порхал по боковой поверхности печи, нанося контуры доселе невиданного функционального человека.
– Кипящие щи, убежав из чугунка, выплескивались на шаровары и заливались в опорки. От близости огня на брюхе тлела косоворотка, трескались пуговицы. Оправившиеся от шока домочадцы с криками гнева и возмущения били Мишку поленьями по хребтине. Но сейчас он был неуязвим для мелочей быта и голос его оставался бесстрастен.
– Я вижу такой путь решения этой проблемы – помещаем грудную клетку внутрь черепной коробки, туда же помещаем сердце и желудок. Подводим прямую кишку: Как оно, коллеги? По-моему нормально получается – Мишка отступал в сторону, что бы присутствующие смогли в полной мере насладиться полетом его мысли. И всякий раз повторялось одно и то же, пораженные открывшейся картиной домочадцы с воем обращались в паническое бегство, устилая земляной пол брошенными поленьями и телами павших.
И всякий раз именно в этот момент распахивалась сколоченная из двух рояльных крышек дверь и на пороге возникала статная, щегольски задрапированная в кумачовую скатерть, фигура соседа Нестера, аскета и сексапатиста, из всех роскошных наслаждений плоти позволявшего себе только засаленную буденовку и галоши на босу ногу.
– Здравствуй, товарищ – Нестер внимательно, как бы оценивая, глядел в глаза Мишки – Здравствуй, дорогой мой человек, беспокойная душа.
Мишка в ответ улыбался робкой улыбкой. Пот еще стекал по нему ручьем, с шипением пробираясь сквозь чадящую поросль на животе и омывая гирлянды кислой капусты, увивавшие чресла.
ЩАСТЕ ЭТО КОГДА ТЕБЯ ПОНИМАЮТ.
– И всякий раз Мишка ждал, не скажет ли чего еще Нестер, и только убедившись, что ждать больше нечего, продолжал.
– А к ушам мы приделаем ноги, при этом сами уши, как таковые, предполагается перенести на теменную часть. Типа как у лисички или же зайчика.
– Ни хрена себе лисичка – хрипел какой-нибудь свояк, стараясь как можно глубже вдвинуть мосластое туловище под полати, где уютно пахло дохлыми мышами и прошлогодними газетами, но там уже лежала, обняв картонку с семенным укропом, ни жива, ни мертва, заливаясь сиротскими, самыми горькими, слезами, гостья из Великого Устюга, Родины Деда Мороза, в черных колготках, а откуда она взялась, то никому не ведомо.
– Им, гагарам недоступно – махал Мишка рукой, тем самым извиняясь перед гостем за мещанское окружение.
– После этого воцарялось гробовое молчание. И звенел Мишкин тенорок.
– Рукам же я думаю придать вертикальную конфигурацию. Верхняя рука, совсем маленькая, будет осуществлять представительские функции. Пенсне поправить, в носу поковырять или воздушный поцелуй, на худой конец, послать знакомой барышне.
– И приставив ладонь ко лбу Мишка демонстрировал, как все, действительно, ловко эдак выходит.
– Нестер гремя мерзлыми галошами и переступая через лежащих, а иных брезгливо отстраняя с пути концом дубового посоха приближался к Мишке и с размаху опускал посох на Мишкину голову.
– Аюшки? – припадал Мишка на задние конечности.
– Никаких барышень.
– Каких барышень? – на Мишкиным лице читалась полная покорность судьбе, замешанная на частичной амнезии.
Нестер застывал в позе Моисея на горе Синайской.
– То-то же. Ты забыл о главном, товарищ.
– Батюшки светы. А что такое?
Нестер с нечеловеческой силой вонзал посох в пол и, простирая длань над ушибленной головой конфидента, возглашал – Молниеносность соплеиспускания!
– Бля! Кровью искуплю.- И тут Нестер широко улыбался, отчего его лицо становилось совершенно детским, даже чересчур – Чудак, ты пойми, такое расположение верхней конечности обеспечивает молниеность соплеиспускания. Ты этого не заметил сам, потому что еще находишься в плену похоти, да и пожрать наверно любишь.
– Квасит по черному – подавала гадючий голосок прибитая к земле иконостасом, на манер плакун-травы, теща.
– Спасибо, славная старушка-ватрушка. Вот, видишь, стало быть твой разум скован низменными чувствами.
– Мишка чесал в затылке – Понимаешь, товарищ, оно ведь как получается. Задумаюсь о чем-нибудь возвышенном. О диаррее, например. То есть о диатезе. О диакризисе, короче. И где? Дугина – как грязи, Париж, сука, на месте, пива – канистра непочатая, а диакризис – как Фома хреном сбил. И сублимирешь, конечно, подручными средствами, не без того. Такие дела.
Мишку потянуло почесать затылок еще раз, но рука наткнулась на что-то мокрое. Трава, роса.
– Итить! Где я?!!! – вкричал Мишка хрипло, когда интерьер избы плавно перетек в утрений лес.
– Проснулся? – бросил ему не оборачиваясь дед Крышко, ловко обходя лесную нимфу с левого бока. Нимфа однако молниеносно перенесла вес тела вперед и бросила деда Крышко через бедро.
– Так. Кого еще через бедро, бляха?
– Сообщайте немедленно, не тяните резину.
– Тебя чтоль? – нимфа с утреней улыбкой двинулась на Мишку.
– Что ж ты так, как мешок с картошкой – кряхтя прервал движение нимфы дед Крышко.
– А ты мне не муж – вызывающе ответила нимфа.
– Животных надо любить – невпопад брякнул Мишка и осекся. На него с укоризной смотрел дед Крышко и подозрительно нимфа. Из чащи потянуло густым и неприятным.
– Exegi monumentum, катрен и ода!!! – пробормотала нимфа румянея лицом и сорвалась в Мишкину сторону. Закрыв голову руками Мишка повалился на траву, но ничего не произошло. Нимфа пролетев над упавшим телом скрылась в чаще. Чаща огласилась ритмичными ударами, как если бы кто-то кого-то бросал через бедро в равные промежутки времени.
– Пожрать бы – оправившись от испуга – сознательно произнес Мишка и сунул в рот невесть откуда взявшийся шмат соленой капусты.
– Ты что же это… – начал было дед Крышко, но был прерван сосиской смачно воткнувшейся в ствол дуба. Мишка споро выхватил из коры продукт и сплевывая капусту заместил ее во рту. Кусты раздвинулись, обнажая новейшей конструкции сосиськомет с лазерным прицелом. На поляну вышел розовый поросенок в черных очках. С противной строны поляны появился Че Гевара.
– САлям сосиска ком! – были его слова.
– Воистину Лимб! – ответил поросенок голосом художника передвижника.
– Хав ар ю?
– Патрио муэртэ!
Пара похлопала друг-друга по плечам. Че резко метнул кортик в чащу.
– ууууй, бля – ответила чаща.
– тра-тата-тата- прохлопал сосискомет в ту же сторону. Затем Че выкинул один палец вверх, указал им на заросли и поросенок тенью скользнул по румбу курса. За ним устремился Че. Хруст стих. Со свистом в ствол дуба врезались еще четыре сосиски с чесноком и плавно снижаясь пролетело две порции рыбы в тесте. Впрочем не приземлившись никуда, а как-бы исчезнув с траектории, проходящей мимо деда, бесследно.
Жадными руками Мишка выхватил две сосиски из ствола дуба, примеряясь к остальным.
– Охолонь – отстранил его дед Крышко, – сглатывая две порции рыбы в тесте, бог послал, не замай.
Некоторое время дед и Мишка питались. Причем Вербицкий поедая пищу совершал сомнамбулические движения по поляне кланяясь неведомому лесному духу и поглаживая зеленые листики деревьев и кустарника. В какой то момент блудливая рука его вынырнула из зелени с приличной кистью винограда сорта “дамские пальчики”. Коротко сунув в рот огромную кисть, Мишка покосился на деда и вынул изо рта, то что осталось, очень похожее на скелет леща. Дед Крышко, дождавшись когда кадык его вернется в нормальное положение, вопросительно глянул на зеленый скелетик и подытожил,
– Хде-то тут помню ссыльные лагерем стояли. Вернеровка назывался лагерек, от.
Мишка помрачнел и принюхался. Недавний тяжелый дух уже улетучился, уступив место запаху розовых лепестков на ромашково-лавандовом фоне.
– Айда, дед, – нерешительно попросил Мишка.
– А чего ж не айда? – подобрев лицом поднялся дед Крышко и загнал два жакана в стволы. Через пару десятков метров чаща раздалась и взорам путников предстал поросший плющем и виноградом вышеупомянутого сорта колоннарий. Старые ступени вели на подиум впрочем пока пустой.
Над изящным сооружением виднелись огромные буквы “САЛОН”.
– Чего дальше-то? – растерялся Мишка. – Сало-то где? Заголовком сыт не будешь!
– Погодь. – осадил его дед.
В этот момент, волоча за собой вцепившегося ей в ногу лохматого, всего какого-то недосуковатого зверя, на подиум взбежала стройная дамочка вегетарианского вида и объявила:
– “Повесть о настоящей женщине.” И еще Хоаксер. Прелестно, прелестно! – она пробежала через подиум и скатилась вместе со зверем по ступенькам.
Из окружающих Салон кустов послышались приглушенные хлопки. Судя по всему, народу в кустах было прилично, что встревожило Мишку, склонного бояться всего что в чаще. Между тем на подиум выскочила девка в детском сарафанчике, из под которого последовательно торчали помятые титьки, загорелый живот, трусы в горошек, дебелые ляхи и, наконец, доходящие лишь до колен белые колготки.
– Я хочу поскорее стать женщиной! – произнесла она низким контральто. – У меня дырочка на колготках, оттого, что я слишком сильно раздвигаю ножки!
Из кустов раздался чей-то хохот и шиканье.
– Я два раза была в кино! – продолжала, не смущаясь девка. – Там пороли! И он морщился, а она стонала! И я стону, потому как не могу прыгать с голой жопой, я чего-то боюсь, и я чего-то хочу, и я бегу, бегу с ватрушкой по колокольчикам!
Здесь увлекшаяся девка попробовала побежать, но колготки не пустили и она с сатанински соблазнительным шлепком грянулась о подиум.
В кустах заспорили.
– Это же порнография, причем детская! – резко говорил кто-то.
– Какая порнография? У меня даже не встал! – язвительно ответили ему. – Ты еще красную шапочку запрети.
– Сто-ять… – на плечо Вербицкому тихо опустился сосискомет, лазерный зайчик заскакал по ягодицам пытающейся подняться девки. – Не дергайся… Свободен.
Сосискомет так же тихо убрался, девка со стоном удовлетворения повалилась опять.
– А дайте-ка и я! – из кустов выбежал мужик ехидного вида с кистенем и принялся охаживать девку по бокам. – Да разве ж это – порнография? – приговаривал он. – Вот это – порнография! Порнография она ж в мозгах!
Девка не шевелилась. Снова через подиум пробежала дамочка со зверюгой, теперь на другой ноге.
– Хоаксер! Прелестно, прелестно!
Из кустов вдруг вывалился голый, как сосиска в целофане мужик.
– Надоело без электричества! – закричал он и рванул волосы на груди. – Ухожу! Развели порнографию, тока что говном кидаться перестали.
– Нет! Нет! – заревели кусты разными голосами.
– Проваливай! – крикнул один, старенький и гнусавый.
– А вот да! – мужик замахал руками. – А ты, фуфло, ваще заткнись!
Он растолкал Мишку и Крышко в разные стороны и бросился куда-то к свету. Дед вскинул бердану и жестом приказал Мишке раздвинуть кусты.
– Пусто бля – крякнул дед поводив стволом по открывшейся дали и достал подсохшей на горячей груди махры.
– Дедушко, тут не место. Здесь не курят. А то отмордерирую. -колыхнулись ромашки мелодичным голосом.
Дед, дабы не гадить на подиум, страдальчески сплюнул Мишке на ногу испрятал махру.
– Такие дела, – прозвучал утирая форшмак с топорщившихся брюк, Мишка.
– Ты кто, женщина? – приосанился Вербицкий сверля глазом ромашки.
– Иди в сад, – прошелестело в ромашках. – отныне лишен права голоса.
– Анекдот, – цикнул зубом дед Крышко, удивлясь Мишкиной активности.
По подиуму потерянно пробежал зверь неведомой породы и завертелся наместе, щелкая пастью.
– Недосу-у-у-у-г – позвал голос из ромашек. Зверь метнулся туда.
– А-а-а-х ты шалун, – с придыханием отозвались ромашки и надолго затихли.
На подиуме появились неясные фигуры: кто с воинственно торчащим членом, кто с кучей свежего дерьма на внушительном подносе и прошествовали разрозненной группкой прячась друг от друга и совершенно забывая что на
них смотрят множество глаз из кустов.
– Анонимы, – цыкнул зубом вдругорядь дед Крышко.
Мишка дернулся как подстреленный – Поймать бы тряхнуть.
-Тряхни – хохотнул дедушко и врезал дуплетом по анонимам. Когда дым
рассеялся на подиуме ветер сиротливо перекатывал пыжи.
– Гля-я-я-я… – раскрыл пасть Мишка.
– Бля-я-я-я… – передразнил его дед Крышко.
– Пидормоты, – веско вплелся Че Гевара, берясь ниоткуда и исчезая вникуда. По подиуму зашарила огромная рука с татутировкой “Hoaxer”.
Вербицкий без предисловий с размаху пришлепнул руку к подиуму.
– Попался гад!!! – Рука вздрогнула от неожиданности, затем без замаха въехала Мишке в табло и скрылась во вьющемся занавесе.
Возобновилась невоможная вонь намертво перебивая благостных дух.
-…а уж ентих экспресс-хроник-то читано-перечитано. Прямо горяченькими. Благо они в соседней комнате на папиросной бумаге печатались…
Старческая фигурка пересекла подиум, обманываясь кажущейся пустынностью. Тотчас же по ней забарабанили тухлые помидоры и толстые цитатники. Фигурка быстро исчезла в винноградных листьях высунув напоследок тощий кукиш и метнула огромный сюрикен с надписью “Обожаю говно!”
На подиум пала ночь, резко и беспощадно. Мишка ошалело таращился на часы, которых у него никогда не было. В кромешной темноте обозначилось пятно лазерного прицела, сочно чмокнула сосиська, кто-то истошно расхохотался. Дед потащил Мишку за собой невзирая на. Ухали макроподы, чирикали гибралтарские полярные совы. Пройдя ровно пять кабельтовых дед разбил лагерь и моментально уснул. Огромная Луна увядающей женской жопой нависла над бессонным Мишкой, перепуганные звезды прыскали в стороны, под восхищенным взглядом. Ночь была полна волшебства. Почесав промежность стволом бердана Мишка сладко вздохнул и проморгался. В каждом его глазу отразилось по лунной ягодице.
– Ой-ё! Ща как пукнет! Деда, деда! – заскулил Мишка, пронзенный догадкой. Путаясь в соплях (Евг. Петров(с)), Мишка пополз вокруг костра к храпящему Крышко и попытался забраться ему за пазуху. Хилая сатиновая матерья затрещала, отлетевшая пуговица стрельнула деду в глаз. Дед взвился и спросонья лягнул ногой по арифметру.
– Ты что пидор творишь?! Ты кого восхотел! Гнида! Я штоль твой дружок с плешки! Иди вон в кусты и охальничай там с комарихами!
– Деда, не бей, я не это! Не того! В смысле я тебя не хочу! Испужался я! Глянь вона кака Луна раскорячилась!
– Ну и Луна! Ты чо лунатик што ли?
– Не, я наоборот, лунафоб. Уж больно большая. Ги-и-перболизирова-а-рная!
– Дык дурень это ж ее от тумана расперло! Она как тумана насосется ее и пучит. Ты вот мозговитый парень но дурак. Мозгами пользоваться не приучен. Штоб больше ко мне без разрешенья не домогался а то покалечу.
– Дык я со всем уважением дедушко. Вы ж для меня -Madchen fur alles!
– Что? Шлюха что ли? – Крышко угрожающе поднял ногу.
– Нет, нет! В смысле волшебная палочка-выручалочка. Из сказки.
– Ну ладно, пока я тебе доской по кумполу мозги не поправлю, жить тебет рудно будет. Но это потом полечим. Не к спеху. Спи давай.
Дзинь – дзэннн, наступило утро. Край поля, приютивший путников залило солнышком. Выбравшись из-под теплой доски, Мишка окинул взором окрестности. Дед рассматривал кучку грибов, тулившихся на пригорке под деревцем.
– Эвона смотри гость к нам.
По полю, на велосипеде, вилявшем колесами, как разбитная бабенка бедрами, приближался мужик в дикообразьем тулупе мехом наружу. На руле по обоим сторонам, болталось по огромному ржавому бидону – на одном виднелась полустертая надпись “ширево цеженное”, на втором расписанном под гжель, морда одноглазой коровы с ромашкой за ухом.
– Эй торчки! Салют!
– Хм. Крышко на всякий случай отобрал у Мишки бердан и гостеприимно ощерился.
– Салюта тебе? Как скажешь мил человек. Сделаем. Ты тока потом не обижайся.
– Да не, старый, ты в непонятку не сажайся! Я в смысле поздоровкался! Местный я, дядя Ширяй меня кличут. Вы тут животную мою не видели? Сбежала падла. – Подьехавший, заметив бердан старательно улыбался, так что сразу были видны все тридцать два зуба. Жестковолосая борода его воплощала подмышку орангутанга. За спиной громоздился огромный, размером со складной оргАн, шестидесятирядный баян.
– Да вроде нет. Тут тока Мишка вот. Дык он не твой. А пошто тебе животное, концерт что ль для в “мире животных” устраиваешь?
– Дык дояр я. Дойка у меня. Всем сиськи накрутил, а вот одна сбежала. И ведь самая ценная корова то. Потому как бешенная. А там уж народ волнуется когда да когда.
– Дела – протянул Крышко, – коровы не видал, а вот грибки есть. – И гостеприимно качнул берданом в сторону красных бородавчатых шляпок.
– Не, пусть их Пелевин хавает, – весело отозвался Ширяй – шмурдяк не тот, не в масть марафет.
Мишка переводил взгляд с деда на Ширяя и умом арифметра тужился поныть скрытый смысл речей.
– Бывайте здравы, славяне. – скрипнул педалью дядько и рванул по тракту.
– Бандитская рожа – буркнул Мишка, – наркот наверна. В придорожных кустах возмущенно мяукнуло: – Сам наркот!
– Изыди сатана! – ахнул Мишка и обмахнул себя крестным знамением.
Над головами деда и Вербицкого беззвучно пролетел истребитель в направлении дядьки Ширяя.
– Низкий пилотаж – промолвил дед Крышко в пространство, а Мишка зажал себе рот, удерживая вылетающее слово.
На дороге показалась одинокая фигурка. В руках у фигурки провисали полиэтиленовые пакеты с чудными надписями “Матюки”, “Феня”, “Скабрезные стишки”. Из одного пакета свешивалась частушка:
Я тащу тебя за ноги в придорожные кусты.
Не ебать же на дороге королеву красоты!?
– Гы-ы-ы-ы – закатился Мишка как полтинник за половицу.
– Замолчь- оборвал его Крышко.
– Куда и откуда путь держим? – спросил дедушко фигурку, вблизи оказавшуюся женщиной.
– С базару милыя – отвечала тетка, отрывая высунувшуюся частушку и отпихивая ее ногой в лыковом лапте 36 размера.
– А поесть не продадите чего? – встрял Мишка поперед деда Крышко.
– Бог подаст – серезнея покосилась тетка на бердан Крышко.
– Подумаешь, дура какая, – выступил опять Мишка.
– Не дура, а Лариска. – отбилась фигурка. Дед неспеша переложил бердан в правую руку и основательно врезал Вербицкому в точку унии чуть выше пятачины.
Очнувшись, Мишка не обнаружил вблизи ни одной тетки. На груди у него лежал здоровый шмат хлеба с огромным со слезой куском розового сала. Руки Мишки стали резкими. Упрятав за несколько движений еду в рот, Мишка с раздутыми щеками повернул голову и увидел деда Крышко с отличным биноклем ручной работы спаренным с микроскопом. Дед внимательно разглядывал дорожную пыль.
– Вот эта да – сглотнув богатырским движением, Мишка сунулся к деду,
– Дай глянуть?
– На.
Несколько минут было тихо. Потом Мишка оторвался от микроскопа и загыкал.
– Где взял, дед?
– Выменял у хорошего человека.
– На што?
– Дык на предметы личного обихода.
Мишка потек лицом, принимая в мозг арифметра невыносимую догадку и медленно опустил глаза вниз. Голый срам его приветливо покачивался с небольшой амплитудой, радуясь свежему ветерку.
День склонился к вечеру как-то рывком. Мишка одернув хуй, рассматривалрубаху в микроскоп. На микроскопе он заметил латунную табличку “Ларисе от профессора С. наилучшими пожеланиями”. Мишка протер табличку и отдался на ходу мечтам о новых штанах. Путники прошли уже немало огибая по часовой стрелке огромную Голову. Показалось диковинное сооружение отсвечивающее матовым металлом.
– Чего это дед? – подергал Вербицкий за кафтан деда Крышко.
– Адское место – тихо промолвил дед, приседая на корточки, поговаривают люди тут пропадают с концами.
– И по отдельности тоже – всплыла реплика откуда то сзади. Дед с Мишкой обернулись на голос, но позади никого не было.
– Попробуем обойти вокруг, может двери где найдем – продолжил дед и пригибаясь пошел вокруг металлического сооружения.
– А может штаны где сопрем – совсем тихо добавил Мишка и двинул вслед за дедом.
Через некоторое время дед встал и показал Мишке идти вперед. Вербицкий обогнул деда и тут же споткнулся о толстый кабель, уходящий в сторону от металлического сооружения.
– Ах ты, я думал показалось – сказал дед склоняясь над кабелем.
Маленькими черными буквами по белой изоляции виднелась надпись “Просьба не тырить, а то сами знаете че в натуре!” По верхушкам сосен зашарил красный след от лазерного прицела, но ниже опускаться не стал.
На кабеле типа сохли бронированные штанишки. Мишка мгновенно схватил одежку и напялил на себя прикрывая срам.
-Хихихихихи, – пролетом засмеялось что-то – а сзади то дырка, наверное для хвоста, – смех стал удаляться. Мишка ощупал заднюю титановую пластину на штанишках и обнаружил в ней дырочку. Повертев задницей, таки не смог совместить дырочку ни с одной, из имеющихся у него в наличии.
– Ды хер с ней – задумчиво протянул Мишка полюбовавшись на штанцы вбинокль. Дед указал на вывеску венчавшую металлическое строение.
– Ну кось прочти.
– Лимб – просто прочел Мишка и пожал плечами.
– Слыхали, слыхали. – пробормотал дед Крышко и стал устраиваться наночлег. Мишка пал рядом и вслушался в ночь. Пахло солидолом, хотя в этом как раз, Мишка уверен не был. Ночью что-то ухало. Мишка поеживался, складывал ножки то крестиком то звездочкой. Но эти магические фигуры страх не отгоняли. Было сыро и сопливо. К рассвету ветерок стал приносить странные голоса, то, отдающие звонким словом бля, то, речитативом тьфу тебе на плешь, то визгами диких племен.
– Эх, держава, как тебя любить? – шептал Мишка, роняя сопли на новые бронештанишки. С невыносимым скрежетом над съежившимся Мишкой пронесся ржавый силуэт с размашистыми крылышками Олвейз.
– Такие дела, бля… – младенчески всхлипнул Мишка и колыхнулся к громко сопящему деду.
– Табор там видать разбился. Лимб который. Че Гевару видать ждут, вахлаки, – смутно объяснил дед и зажав бердан между ног, сипло продолжил спать. – Там даже сирена серебрянная есть, та еще стерьва…хррррррр… хррррррр…
С рассветом дед Крышко ахнул. Все вокруг преобразилось. Мишка чего-то бормотал. Рядом прошел северный олень. У оленя был билет на скорый поезд в мягкий вагон.
– Я к вокзалу, – четко произнес олень, – увидите Верочку не говорите ей ничего! – и величаво скрылся.
– Об чем ты там? – спросил дед. Вербицкий вздрогнул вместо оленя и признался – Грант повторяю штоп не забыть.
– И мне скажи, я тоже хочу. – зевнул дед.
Мишка хитро прищурился – Хочешь сам грант забрать да? Не скажу!
– Старый я по грантам шалушить, просто антиресна.
– Температура кипения воды на 10 градусов больше прямого угла! – выдохнул Мишка озираясь.
– Мудрено такое… – в этот момент дверь с треском рапахнулась, вышел пес Нестор, держа в лапах хоругвь. На хоругви было начертано “ЕбатЪса плохо. Не ебатся невозможно!”
– К ноге – нашелся Мишка, однако пес, скользнув по нему безразличным взглядом произнес тщательную фразу – Гивми пожалуйста бинокль? Мишка опупело протянул Нестору бинокль и уронил руки по швам бронештанов. Нестор через окуляры глянул на хоругвь и плюясь бросил ее обратно за забор.
– Гевара, волчья сыть, травяной мешок, шутник записной. Идея бессмертна! Тринидад и Тобаго ждут! – с этими словами Нестор опустился на четыре лапы и потрусил к зарослям, обнюхивая все по дороге.
– Етишкин кот… – промямлил Мишка – Я свой, а никакой не Етишкин! – с достоинством изрек здоровый рыжий котяра, появляясь на заборе. Свободной лапой он держал порцию рыбы в тесте и жареную курочку с папильотками. Снова с треском распахнулась дверь, выпуская крупного мужика с чемоданом стихов.
– Больше здесь Винтермана вам не видать – сказал мужик как обрезал и растворился в эфире.
– С неба спикировало крылатое существо в смокинге, черных очках и гороскопом средних размеров торчащим из-за пазухи. С решительным выражением лица существо навалилось на дверь. Неожиданно дверь легко подалась и летучий влетел пробкой вовнутрь, роняя орлиные перья и тополиный пух.
Некоторое время было тихо. Никто не ломился в двери и не вылеталобратно. Из лесу вышел Че Гевара в обнимку с человеком афроамериканской наружности.
– Господин Мичуркин – обратился Че к темнокожему другу – парень он неплохой в консерватории учится, одухотворенный, тока не может удержаться что б не подрочить на перемене. Прервавши обращение Че Гевара метнул кортик вглубь леса.
– Я ж с добром! – ответил лес. – Заходи – согласился Гевара, ловя кортик из лесу.
– А насчет вербочки, выращивайте ее как волшебный подсолнух из сказки. Лестницы и веревки согласно высоте подсолнуха получите у завхоза. Из полученных семечков будем разводить новые породы.
– Че, я уже пожилой душой, мне на пенсию пора, но уйти не могу пока дело жизни не доделал. А она все растет и растет…
Пнув двери левой ногой Пламенный Че остановился. Двери были заперты.
– От кры вай – вполголоса произнес Че.
– Кто таков? – появилась уже знакомая путникам голова над забором. – Пароль?
– Я ттттте дам щас пароль – начал буреть Гевара, но тут афроамериканец мягко повел ладонью слева направо и дверь открылась. Пара вошла вовнутрь. Через некоторое время через забор перелетел летучий организм, возмущенно кудахтая.
– Я заявление подал! – поправляя перья, пытался он воззвать к справедливости.
– Завтра в приемную зайдешь, – донесся из-за забора добрейший голос афроамериканца.
– Падддддумаешь бля, – возмутился организм и взлетев произвел два круга над территорией организации, потом, заложив мертвую петлю, спикировал возле деда.
– Дай закурить – независимо произнес летун, глядя почему-то на Мишку.
– Эта, Грант…, но Ленин… правее… – заблеял Вербицкий, кося на Крышко.
– Закуривай – коротко вынул махру из-за пазухи дед и в мгновение сделал козью ножку.
Пыхнув махрой, летучий поднялся в воздух уронил как бы невзначай горящую ножку на территорию Лимба. Тотчас же раздалась целая серия взрывов. Прошла горячая волна. Над забором показалась голова афроамериканца, оказавшаяся на этот раз совсем угольной.
– А ведь в нем что-то есть… – произнесла голова и с треском обрушилась внутрь.
Чуть погодя в заборе открылись двери и на поляну выехал морской торпедный катер на колесах. Из рубки показался измазанный мазутой капитан.
– Куда этот полетел? – спросил капитан, доставая визитку и два сухих пайка из кармана.
– Ттттуда – махнул рукой неопределенно Мишка.
– Держите – передал капитан припасы деду Крышко и скрылся в надстройке. Катер взревел дизелем и ломанул по подлеску не разбирая дороги. Накорме сияла надпись “Рута Юрис”.
– За мной – спокойно произнес дед Крышко и двинул прочь от металлической ограды. Через пару часов стали слышны крики чаек и запахло морем.
Лес раздался в стороны. Зажелтел песок. Прямо по курсу рассекал уютную гавань, небольшой пирс. У пирса стояла Яхта. С Яхты доносился сдержаный гомон.
– Авралллл, свистать всех наверх,- шепотом произнес загорелый мужик в хлопчатой футболке с надписью “Брызги”, которая по мере приближения деда и Мишки превращалась в надпись “3.14здец”.
Не доходя до пирса из песка торчал столб с указателями. Самая верхняя дощечка со стрелочкой указывающая на солнце, гласила “Солнце”. Не было ни одного предмета в пределах видимости, который бы не нашел своего указующего назначения на дощечках. Ниже всех красовалась махонькая планочка, надпись на которой не читалась невооруженным глазом. Мишка вынул из бокового отсека бронештанов микроскоп и начал изучать надпись на планочке.
– Арбуз – радостно поведал он деду разгибаясь.
– Хрен ты белку в глаз возьмешь – возразил ему Крышко, – Баркас там написано. Проследив по направлению планочки, глаз Мишки уперся в светящееся облачко недалеко от берега.
– Баркас, да не про нас – закончил исследование дед Крышко.
Загорелый мужик неожиданно выудил из-за спины смесь аркебузы с фузеей и ловко оперев ее на борт навел на небо выше голов путников. Дед поднял голову. В этот момент их обоих накрыл цветистый купол пилотажного парашюта. Под пологом началась возня.
– Ах ты… отдай гад… ты чоооо… хихихихихихи… – купол медленно погас. Откинув край из под купола шагнул уже знакомый нам поросенок в черных очках. На нем красовались бронированные штанишки. Из дырочки сзади торчал точно по месту загорелый хвостик кренделем.
– В этом-то все и дело… – задумчиво пробормотал поросенок и не оборачиваясь бросил за спину – присмотри за ним дед, не ровен час… – он не договорил. Посреди пляжа из песка поднялся отряхиваясь Че Гевара, махнул рукой поросенку и вынул мобилу.
– Не суетись, Леня, спонсорами здесь и не пахнет. Но одна жопа прикрыта, другая соответственно against. Так как насчет искупаться-помыться дружище?
Налетел несильный бриз, мужик на Яхте сначала выпрямился, надпись на его майке превратилась в бегущую строку сообщений о ценах на недвижимость вперемежку с индексом Доу-Джонса. Когда по ней запрыгало пятно лазерного прицела, мужик скрылся за фальшбортом, за ним медленно исчезла помесь аркебузы с метательной машиной. По свернутым парусам зашлепали сосиськи с чесноком. Мишка рванулся к пище, забывая срам. Вдруг заблеяла коза. Все действующие лица замерли и повернулись на звук. Из лесу вышла симпатишная короткорогая козочка и вопросительно уставилась на Че Гевару.
– Не боись – раздался голос согбенного старца, хромавшего вслед за животной, – не тронет. Она у меня смирная.
– Зиновий Гольдберг – представился старикашка Геваре, – тут у меня банька недалеко, по черному. Милости прошу.
– Лучше уж вы к нам. – Хрюкнул за Гевару поросенок и щелкнул тумблером, незамеченным Мишкой, на бронештанах. Штаны живо превратились в мольберт с удобным пучком кисточек сбоку.
– А чччерт, – озабоченно захрюкал порось и поправил хвостик, штаны послушно превратились в небольшой снегоход в тропическом исполнении.
– Нопасаран!- коротко хрюкнул свиненок и газанул к лесу, успев ловко выхватить микроскоп спаренный с биноклем и дарственной надписью.
– Ну ттттты…. – возмущенно пукнул на весь пляж Мишка Вербицкий,- поймаю, ууубью! Че Гевара молча исчез с глаз, оставив недоумевавшего Зиновия и его козочку. На лице у Мишки напротив ожидания начала расплываться блаженная улыбка.
– Выплюнь сейчас же, – на высокой ноте вскрикнул Гольдберг, обращаясь к козочке, которая вообразив неизвестно что, с причмокиванием, занялась срамом Мишки Вербицкого.
– Все Гранты… и в мавзолее… настал момент… – блаженно зачастил Вербицкий, подгибая коленки.
– Закуривай Зинька, – произнес Крышко, обращаясь к Гольдбергу, – дело молодое. Сам же говоришь смииииирная хехехехе…
Зинька махнул рукой на козочку и запыхал с Крышком пахучей махрой.
Воздух наполнился электричеством. Из ничего возникла модель молекулы ДНК в развернутом виде, подрожав исчезла и заменилась нисходящими ступенями, увитыми плющом. По ступеням спустилась девушка в красном пиджаке. В правой руке она держала букетик фиалок, в левой, двумя пальчиками, чуть отстранясь, мужские штаны далеко не новые.
– Ах, как изменилось ЛИТО, вы простите меня, нечасто приходится… – замедлила речь девушка, увидев страстно млеющего Мишку, но прикрывшись букетиком продолжила, – бывать здесь. Недосуг. Просили передать это, – уверенно закончила она и бросила штаны на песок. В воздухе разлился запах винограда смешиваясь с соленым иодистым пассатом.
– Мишка протяжно вздрогнул и моментально закутался в парашютный шелк. Козочка, чувствуя напряженное внимание публики, пыталась повторить священнодействие но, не обнаружив в ровных складках парашютного купола ничего достойного внимания, резво подскочила к девушке с ромашками. Однако, скользнув взглядом по фигуре в красном пиджачке, козочка разочарованно мемекнула и понуро потащилась к островку яркозеленой травки. Девушка, понимающе глянув на публику, улыбнулась внутренним зрением и поворачиваясь сказала – Этюд, в модемных тонах…
Над песком встала радуга. Лестница исчезла, оставив таинственный запах резеды. Вдали, живописной групкой реяли дельфины играя с чайками вдогонялки на спор под ящик пива “Туборг”. Мишка натягивал штаны приговаривая – зато теперь, ВОТ.
– ВОТ теперь, – поправил его дед Крышко, – теперь ОНА где-то рядом.
– Кто? – Мишка придерживая руками враз ослабевшие колени, почуял недоброе. Окружающей миропорядок стал ему еще более омерзителен, чем раньше. Дед хотел было наотмашь отрифмовать подопечного, но глубоко втянул воздух мозолистыми от частого употребления ноздрями и быстро зашагал к березовой рощице. Вербицкий тоже мелко пошмыгал носом и даже, смачно облизав средний палец, поковырял им в воздухе ловя запах на ощупь, но запах уверенности от шагающего деда затмил все остальные.
Пошел дальше сторожко, на счастье сложив пальцы в эзотерическую фигу. Посреди рощи горел костер. Над костром грелась закопченая скороварка, из под клапана шибануло струей синего пара, крышку сорвало и из бурлящего варева высунулась всклокоченная голова. Повертев вокруг ничего не видящими буркалами, голова принялась вещать левитановским голосом -…человек еще зародыш и по морфологии не очень отличается от ягоды малины! Эх разлюли моя малина будешь в банке хороша! Белок относится к классу бета-структурных белков, содержит структурный мотиф типа “греческий ключ”! Сиртаки бля! Подбавь тосолу кочегар! К голове тут же подскочила задорная девушка грузинского обличья в капитанской фуражке с четырьмя козырьками, на все стороны света и ведьминской ступой без дна вместо юбки. Долбанув голову увесистой крышкой по голове, с криком – Куда зараза?! Простынешь малахольный, шугай в трюм, якорь те в глотку! -ловко закупорила емкость.
По краю поляны раскинулось маленькое симпатичное кладбище, огороженноеколючей проволокой и транспарантом “Захоронение Мудаков. Погребальная контора д-р Прайс и Компания. Быстро и недорого”. Мишка прижал подмышкой заколотившееся ностальгическое сердце и не вытирая соленых, как слоновий пот, слез радости, ломанулся вперед, однако дед поймал его за обретенные штаны:
– Постой, кось…
Мишка привык уже верить деду и встал, рядом с хозяйкой странной кухни. Форменная ведьма изъяла из воздуха эмалированую кастрюльку с надписью “Инв № 15. Коннект” и улыбнулась совершенно очаровательно. Потом возникла в воротах кладбища с золотым подносом и золотым калачом на нем. Она кланялась Мишке и помахивала ладошкой, за ее спиной маячила фигура бледного юноши с бензопилой на плече, юноша тоже улыбался.
– Золото пахнет дерьмом старика – деревянным голосом произнес Мишка.
– Нехорошо получается, не гостеприимно, не по нашему, некрасиво, не по русски, не амбива … – продолжил Мишка совсем замогильно. Дед Крышко шлепнул слегонца Мишку по спине, изо рта у того выскочила крыса и бросилась наутек.
– Иш ты как тебя зациклило, животную родил. Теперь ты за ней полдня будешь бегать.
– Зачем?
– Свидетельство о рождении отдать.
– Ну ее. Пусть сиротой будет. У меня деда есть мечта родить Нео Ильича,чтоб он взял и всю бы несправедливость…
– Не звизди красным цветом. У тебя головка маленькая, угловатая, выкидыш могет быть.
– Какие люди! К сожалению, коннект еще не готов. Но вам я завсегда рада! – приветствовала их Ведьма.
– А эта… Вопрос-то мой знаешь? – дед Крышко смущенно крякнул, охватывая взглядом фигурку Ведьмы целиком и в частности.
– Ну конешно, у меня же все на блюдечке! – ведьма отложила кастрюльку и достала из передника блестящее блюдце. В блюдце мелькали фантастические фигуры.
– Так вот… Читать бы мне научиться… чтоб не блевать. Никакой жизни нема, три слова, и беееее-ееее…, никакое снадобье не спасаеть… Выручай.
Ведьма покачала головой и задумалась. Мишка воровато подкрался к блюдцу и заглянул в открывшуюся глубину. Там виднелась уже знакомая по салону дама, она улыбаясь слушала горячо спорящего с ней человека. Тот размахивал руками, и Мишка сразу понял: человек, судя по всему математик, возмущен положением дел с картой алкогольных коктейлей в Салоне, ибо составляется карта странно и неправильно. Возможно даже по заказу жаждущих. Ему, как уважаемому бармену и знатоку англоязычных кухонь, в высшей степени удивительно, что его коктейли не пьют каждый день. Дама улыбнулась любезно и сделала приглашающий жест рукой, спорщик убежал за ингридиентами, а дама вздохнула и погрустнела. Мишке даму стало жалко, а та посмотрела в Мишкины глаза и заговорила.”Сегодня в Салоне…” – успел прочесть по губам Вербицкий, но тут ведьма ответила деду Крышко.
– Вся твоя надежда на Великого и Ужасного Леньку Гудвина. Держи путь к Голове. Струхнул Мишка и не помнил уже как угощала их потом ведьма из большого котла, как прибегала девушка в тельняшке и рассказывала о нападении на яхту армянского гнома, о геномах ньютона, о красных пальмах и раскопках Шлимана… Все прослушал Мишка. Так арифметром и остался.
Пришел в себя только на берегу, когда мимо протопал тучный военный майор с лицом экстраверта и клеймом на заднице “Проба. Салон.” Заклейменный встал на берегу и принялся орать в туман:
– Эй, на баркасе, киньте конец, что ль!
Долго ему никто не отвечал, лишь тихо наигрывал сиртаки, наконец в тумане возникла заспанная голова в шляпе с пером и сообщила, что конца нету, ибо оборван швартов давно одним фцуком из вредности. Майор обиженно отдал честь, промокнул вспотевшую лысину газетой “Столица С” и фыркая полез в воду.
– Столица с чем? – спросил Мишка у деда.
– Идем… – Дед перебросил берданку на левое плечо. – Тряхнем Гудвина бес ему в ребро.
– Опять топать? – но лидер уже мерял ногами земную твердь.
Тропинка бежала меж дерев, исправно поворачивая где положено.
– Мишка – позвал Вербицкого дед Крышко.
– А?, – отозвался Мишка и зажал себе рукой рот.
– Хэмингуэя на! – исправно закончил разминку дед.
– Тут недалеко, Сосисечная имеется. С етими делами и поесть толком не случилось.
– Дадададада! – радостно затараторил Мишка, – пошли деда, ну их всех в Мандельбротта!.
– Кудысь??? – аж остановился дедушко.
– Арифметр был такой, – стушевался Мишка – и Жолиа с ним.
– Семейный значит? Это хорошо, это правильно, можно дом купить, хозяйство там… – рассудительно продолжил дед.
– Не, оба оне арифметры, мужики то есь.
– Пидары мокрожопые? – незлобливо уточнил дед.
– Ну что вы дедушко все хуйню порете, слушать противно. И есть охота,- нелогично закончил Мишка, шагая по лесу.
– Да, это ты верно заметил, – хитро ответил Мишке дед и показал берданкой вперед. – Вот и она.
Перед ними открылось строение на мощном фундаменте и вывесками на фасаде. Правее открытой настежь двери висела доска объявлений с плакатиком “Последний всхрюк моды” за прошлый месяц. На плакатике был изображен розовый поросенок уже знакомый всем. Дед пошел вокруг строения, а Мишка закусив губу принялся дорисовывать поросенку какую-то деталь организма, потом, смутившись силой своего искусства поморщился, затер нарисованное слюной и написал над картинкой “Wanted”.
– Ну предположим, ты меня нашел, – раздался обещающий хрюк у Мишки за спиной.
– А, а…, нечего у людей бинокли тырить! – нашелся Мишка и попятился вдоль стены.
– Тебе за него штаны дали – отхрюкнул поросенок.
– Штаны у меня обманом…, за кусок сала, лишив можно сказать сознания..
– Хррррыгыгыгы, – повизгивая захрюкался поросенок, Оооо-йй не могу, а сало то чье? – вдруг вполне серьезно спросил порось. Мишка не нашелся что ответить и напрягся готовясь к худшему. На глаза ему попалась рассохшаяся метла с треснутой ручкой, выгнутая по форме чьей-то многострадальной спины. Мишка прижался к стенке и вспомнилось ему что стенка это не только архитектурная деталь, но порой и последнее пристанище. Сухо щелкнул курок. Под ногами у Мишки проявилась парная лужа, быстроуходя в песок.
– Чеееерт… – протянул порось, – магазин, бля…
Крутнувшись на копыте, он вошел в здание. Вербицкий начал постепенно линять, но процесс был остановлен возникшим на пороге Хрюкнеггером с полным магазином. Пятнышко лазерного прицела остановилось на Мишкиных губах. Сочно щелкнул выстрел. Когда Мишка прожевал сосиску с чесноком, из-за угла Сосисечной появился дед Крышко с гречанкой в коротком хитоне и сандалиях до пояса.
Хрюк, издал неопределенное междометие и всадил в пару по сосиське. Крышко не сумняшеся проглотил продукт. Напротив, греческая девушка выплюнула аппетитную пулю и быстро заговорила на критском диалекте с одесскими вкраплениями. Одесского там было …
– Впрочем здрасте, – закончила она пламенную речь, подмигнув ехидно Мишке Вербицкому. – Я за метлой, отдать надо Ведьме. Ой, кто ж ее так? – Гречанка подбежала к метле и поцокала языком.
– Похоже на сложный профиль Полбаныча – пробормотала гречанка и сграбастала метлу в обе руки. Из пристройки вышел осовелый Дворник и зашарил по тому месту где только что стояла метла. Сделав вид что метла у него в руках, Дворник не открывая глаз начал совершать подметательные движения.
Хрюк зажег сигарету, что-то мешало ему сосредоточиться и жгло в носу. Мишка осмелев и наевшись заметил – сигаретку разверни и вынь из пятачка. Поросенок рассеяно окинул Мишку невидящим взглядом и щелкнул тумблером на бронештанах. Штаны послушно приняли вид мольберта с палитрой на отшибе. Вынув малярную кисть порось начал замазывать на подрамнике что-то раннеэпическое.
-Pooke-ee-mons.. Attraper – les tous… – захрюкал он негромко с бельгийским прононсом.
– Вы слыхали как поют дроздыы-ы-ы – подтянул Мишка туманясь глазами и голоса их сливались, поднимаясь к синему небу до ювелирных облаков.
– … да да конечно… – задумчиво пробормотал Хрюкнеггер когда песня кончилась и почесал розовую ушную раковину.
– Задушевно выводите, – сказал дядька Ширяй, тихо подкативший на велике и обобрал несколько репьев с тулупа из дикообраза.
Все стояли погруженные в общую грусть. Невесть откуда взявшийся Че Гевара стянул кисточку у просветленного Хрюши и написал на картине “Делицин ХУЙ!”. Последнее слово не уместилось и Че дописал его на бронрованных штанишках Хрюка, задравшего пятак в зенит.
– Образ Вороны, э-э-э-э… как символ… ДАШКА, – повернул ухи Хрюшкин в сторону Сосисечной, – как там дальше?
Из окна второго этажа высунулась Дашка в медицинском халате.
– Образ белой Вороны как градация психосоматических изменений от урбанизации к сабарбианству.
– Непрозрачно как-то… – протянул Хрюша.
– …как символ белого братства! – ляпнул Мишка, ища поддержки у Хрюка.
Очередная сосиска заткнула ему рот.
– Лучше жуй, – отечески произнес порось и передернул затвор, – иначе никогда не услышишь, как пердят слоны в брачный период.
– Ну мне пора, – засобирался Ширяй, – обещал с Лабасом вместе на одном гектаре посрать.
– А интерьвью можно будет взять?- высунулась откуда-то Лариска.
– А то? Лишь бы ветер… без камней, – ответил ей дед Крышко.
День как водится кончился. Крышка ночи захлопнулась наполнив небо звездами наклееными изнутри.
Лохматое солнце тронуло сонные веки. Дед оперативно открыл один глаз, потирая другой. Око Крышко, описав дугу в пи радиан наткнулось на огромные черные сапоги в которых купалось упомянутое солнце. Несчастные световые блики, уставши с утра разбираться в траекториях, произвольно падали и отражались от майорских звезд на погонах, рыжих усов, силиконовой груди а ля Рембо Готов К Бою, огромного количества значков и медалей, среди которых выделялись “За оборону ЛИТО”, “За взятие Салона”, “За подрыв устоев ЛИМБа”, “Отличник боевого и политического звиздежа” и др. Военный держал дедов бердан воткнув в дуло букетик лютиков.
– Надежда на вмешательство государства, которому медиакратия ничуть не менее опасна, чем революционерам. Во имя анархии, мы требуем государственного вмешательства – прицельно выпалил Мишка не хуже бердана Крышко.
– Второй заместитель командующего анархических войск, – отрекомендовался военный уважительно глянув на Мишку.
– Верни бердан. – сказал дед.
– Пожалуйста, – вынимая букетик, продолжил майор, – послан атаманом Мирзой Раздолбаевым для экскорта, проводить типа.
– Каких еще таких разъебаев мирза? осведомился дед.
– Банда Раздолбаева, известны в массах, снискали авторитет-с. – терпеливо объяснил майор.
– Поесть бы чего сниськали, – закряхтел дед, подымаясь с травки.
Шагать по тропе было привычно. Скоро путники увидели высокую стену и несколько знакомых входов в ней, впрочем все без ворот. Майор легко нырнул в маленькую дверцу, увлекая путников за собой.
– А ворота на шта сняли? – спросил дед военного.
– Для маскировки, – коротко уронил Майор и обогнул пару мерседесов с раскрытыми дверями.
-… дальше РусПис поступает в распылитель-охладитель, а излишек сбрасывается через клапан-анонимайзер,- бубнил тыча указкой худой турок в джинсовом фраке и бэджем с надписью “СтарКур”. Его слушали, клюя носами, трое: птица, кошка и новый русский. Поодаль двое гоняли пивную банку.
– Гол,- лениво произнес один и буцнул банку в сторону турка. Банка расплющилась и задержалась на черепе лектора, потом плавно скользнула в корзину с кучей таких же. Левее по двору прохаживался уже знакомый нам летучий организм взмахивая крылами и деламировал:
ты по спальням чужим
бродишь с влажным задернутым взглядом
опускаешь живот на чужие мужские пупки
ты рисуешь улыбки свои яркокрасной помадой
сексуальным движеньем руки
я не жду я не жду и тебя презирать не умею
я наемник тебя я проплачен на годы вперед
я по спальням чужим пробираюсь извилистой тенью
за тобой чтобы слизывать пот
Закончив декламацию, летяга напялил на нос очки с рабитым стеклом, вынул из кармана погнутую трубу, хрипло протрубил, взлетел и исчез за стеной.
В ворота вкатил поднимая пыль третий мерседес белого цвета, сломав одну из открытых дверок у мерса на стоянке.
– Доброго всем! Don’t worry Vovan, в Сингапуре расчитаемся, – произнес чернокудрый ирландец, окрывая багажник своего авто. Из багажника появилась штанга с увесистыми блинами на концах.
– Вожу с собой, чтоб не сперли, – оправдался ирландец и привязал штангу к стене.
За стеной послышался энергичный синкопический голос.
Ночь… улица… фонарь… аптека
Я шел с работы в поздний час
И встретил злого человека
И получил фонарь под глаз.
Потом примочки делал лекарь
На фиолетовый фингал
Ах, улица… фонарь… аптека
Откуда ж Блок все это знал !?!?!?!?!
Ирландец и все присутствующие подтянулись поближе к зияющему проему ворот. В воротах стоял мужчина неопределенных лет. Турок сделал приглашающий жест незнакомцу. Тот повернулся в сторону собравшихся и продемонстрировал шикарный, вполне свежий синячило под левым глазом.
– Это случайно не поэтический клуб? – осведомился незнакомец.
– Типа того, – ответил ему ирландец.
– А какие у вас условия приема? -спросил человек, косясь на его мускулистую шею.
– Чиста, эта… – попытался сформулировать новый русский, но незнакомец уже трещал кустами удаляясь.
– М-дееее, – протянул турок, – где-то профессиональные рецензии выдают с переходом на личину-с.
– У аптеки наверое? – уточнил новый русский. – Типа… дядька Ширяй там канкретна разводит кавбоев таких.
Турок пожал плечами, хотел было вернуться к лекции, но передумал и подошел к висящему на подставке плакату.
– Подойдите поближе. – поманил он деда. Крышко, любопытствуя, пододвинулся, за ним тут же сунулся и Мишка, однако восточный человек зыркнул на него горячими очами.
– Э, а ты куда лезишь? Иди ходи-гуляй, вернисаж смотри, секретный литературный карбюратор не смотри!
Вербицкий осторожно двинулся вдоль стены, оглядываясь на злого турка. Картинки, маленькие но живописные, изображали уже известных Мишке персонажей, правда в середине экспозиции стояли четыре мраморные головы, из которых он признал лишь одну с торпедного катера на колесах.
– Мирза! – пробежал мимо Мишки молодой человек с приколотым на спине психиатрическим сертификатом, надписью “Кирюха” и стопкой листочков в руках.
– Мирза!! Я рассказ принес! Вы меня за него убьете, а я принес! Там все правда, и он смешной, но все равно поучительный!
На дворе воцарилась тишина, народ замер, кое-кто ухмылялся. Пользуясь моментом, Вербицкий вытащил из-за уха заначенный уголек и превратил в портрете поросенка надпись на подствольном магазине в непотребную. “Соси, сочная!” – поросенок хрюкнул как живой и стал чуть притаптывать копытцами от злости. Мишка перекрестился-перезвездился и рукавом уничтожил свое художество, причем поросенок старался увернуться и угрожал оружием.
– Ну и хрен с вами. – успокоился молодой человек, так и не дождавшись ответа. Он аккуратно приколол листки на стену и ушел, негромко бормоча: – Все равно убьете, куда вы денетесь…
Ни перед кем я не падал ниц,
И не жалею, уже привык.
Да приходи сюда хоть с Вербиц…
Да просто так, приходи, старик…
Турок отвернулся, и пошел куда-то по двору, на ходу бубня рифмы.
– И то правда, задержались. – дед зашагал к выходу, Мишка рванул следом. Снаружи стоял рыжий негр на высоких каблуках и что-то записывал в тетрадочку.
– А ты мил человек, с какой деревни? Где такие водятся? – опешил Крышко.
– Ты еще льва без рогов не видел. – довольный эффектом, негр усмехнулся, не отрываясь от тетрадочки.
– Видел! – обиделся Крышко.
Негр поджал губы, отвел глаза от бумаги и придирчиво осмотрел деда.
– А зато я сэр Макс Фрай!
– Крышко, дед. – представился Крышко в свою очередь.
– Хочешь почитать? – предложил каблукастый деду стопку листов.
– Не могу, – сокрушенно ответил дед, – тошнит меня.
– Лечиться надо, – назидательно сказал рыжий негр.
– Отведи к Голове покороче, голубчик. – Крышко заговорил ласково, – Как исцелюся, прочту.
– Не врешь? – у Фрая заблестели глаза. – Я, дед, тот кто тебе нужен.
Волшебный сыщик я. Владею искусством взятия следа…
– Да вона, бери. – дед ткнул пальцем в четкие отпечатки множества ног в дворовой пыли.
– Тьфу, все затоптали… – расстроился негр и махнул рукой. – Ну ладно, так пошли. Дед махнул Вербицкому и они заспешили к Голове. А та вдруг оказалась совсем рядом, за поворотом, будто все дороги только к ней и вели. Огромная, вросшая постаментом в землю, она быстро росла по мере приближения, нависая над путешественниками. Сэр Фрай приотстал, записывая что-то в тетрадочку, но дед и Мишка про сэра уже забыли.
Они подошли к Голове вплотную. Надпись на постаменте кто-то любовно подновил и она контрастно темнела пахучей фактурой. Даже восклицательный знак в конце был прописан полностью. Мишка попытался допрыгнуть хотя бы до нижней губы. Но губа нависала на много метров выше.
– Я хочу научиться читать, не блюя на втором листе, – сказал дед Крышко и взлетев, очутился на губе у Головы, твердо укрепляясь ногами.
– Я тоже, – пересиливая себя выдавил Мишка и вознесся в воздух.
– Растешь, – придержал его дед после необъяснимого вознесения. Путники осторожно двинулись в полумрак ротовой полости. На стене слева светилась кнопка вызова лифта. Мишка ткнул в кнопку и поманил деда внутрь. Среди множества клавиш в кабине выделялась одна с надписью “Зал большой ленты”. Дед тронул ее прикладом. Зал встретил путников непрекращающимся гулом. По залу ходили, ползали, летали и прыгали люди звери, птицы и совсем неведомые организмы. Мишка поймал какую-то зверушку за шубу, – Ты хто?
– Я Злобный Ых, – ответила зверушка тонким голосом, – Сетератор, – и запрыгала к громадному табло. Протарахтел знакомый торпедный катер, а вслед за ним, плавно покачиваясь, безбашенный трехпалубный крейсер средних размеров. Крейсер тщательно маскировал ободраные крылья под носовые украшения. Пробежала собачья свадьба ведомая Нестором. Нестор игриво покусывал пушистую суку и бормотал про омерзительность половых контактов между людьми без достаточных на то оснований. Процокала копытами небольшая банда на двух кобылах и здоровая Крыса на лошаке. Командовал бандой знакомый майор верхом на одногорбом верблюде и полковник в черном, верхом на одногорбом. Простучал копытцами розовый порось раздавая сосиськи с чесноком всем желающим прямо из подствольного магазина. Он негромко втолковывал знакомой уже нам Лариске про старика Зиньку. Лариска улыбалась, обирала репяхи после интервью с дядькой Ширяем, оглядывала окружающих то в бинокль, то в микроскоп и раздавала визитные карточки.
“Пошла вторая тысяча” мелькнула надпись на табло.
– Куда нас занесло? – спросил Мишка вертя головой.
– В нос. – ответил дед Крышко. – До мозгов так просто не пробиться. – указал он прикладом на двери в стене зала, куда грузчики подтаскивали ящики с алкогольными напитками. В углу зала стоял Че Гевара и сосредоточенно щекотал стенку соломинкой.
– Минуточку внимания – раздался чей-то голос со стороны табло, – В данный момент…
Тут пол дрогнул, стены зашевелились, с потолка посыпались лепные украшения. Возник мощный ток воздуха по направлению к табло, затем все вокруг сильно загрохотало и наконец взорвалось оглушительным чихом. Мишка ухватившись за деда Крышко завертелся в воздухе увлекаемый потоком наравне с присутствующими в зале и потерял способность что-либо соображать.
Очнулся Мишка двигаясь в воздухе среди множества сетераторов вынесенных чихом из Головы через нос. Вопреки ожиданиям никто из них не падал, а каждый продолжал полет вокруг Головы по своей орбите. Все пространство покуда мог видеть Вербицкий было заполнено приходящими в себя сетераторами. Они совершали движения ногами и руками подобно девушкам в синхронном плавании без музыки и режиссера. Немного погодя шок в обществе улегся и движение стало упорядочиваться.
– Дед, а дед, – приставал Мишка, – чего это мы вокруг Головы летим?
– А вокруг чего ж нам ишо летать? Вокруг тебя штоли?- подпустил дед риторики.
– А что эта за голова такая?
– Известно хто. Ленька Гудвин.
– Вона как, – допер Мишка. – Тута значится мы почитать найдем и читать научимся.
– Вроде тово. – дед выглядывал кого-то среди вертящейся публики. – Эй, мил человек, что пишешь? – поймал Крышко толстенького уверенного господина.
– Вот, – снисходительно протянул пачку листов господин.
– Убббб…- сдержался дед, едва ли не с первых строк,
– Лети с богом. – отпихнул он пачку.
Мишка извернулся и плюнул на титульный лист господинчиковой нетленки. Тот оскорбился и плюнул в Мишку. Завязалась литepaтурная диcкуссия. Наконец толстенький не набрав достаточно слюны, прошипел сухим ртом – Ничерта вы не понимаете в литeратуре!
– Лети лети, юродивый, – победительным тоном добил его Вербицкий.
– А ты, ну кось что у тебя там? – схватил Мишка лысого как петушиное колено экземпляра.
– К вашим услугам, – изогнулся лысый. Дед Крышко пессимистично воздержался. Спустя некоторое время проницательность деда вознаградилась. Лысый плевал гораздо точнее. На этот раз полной бездарью в литepaтуре остался Мишка. Раздосадованный Вербицкий хотел реваншу. На глаза ему попался мужик с президентской бородкой. Под мышкой он держал папочку с надписью “Хайку”. Мишка выдернул папочку и начал чтение. По проишествии минуты, Мишка начал похохатывать и похрюкивать, на что мужик посматривал подозрительно. Наконец Мишка закатился как безумный и уронил папочку вниз. Мужик суматошно исчез вслед листками.
– Ну? – спросил его дед с надеждой.
– У него там автобус тоже блюет, – грустнея подытожил Мишка.
Прошел час. За этот период дед с Мишкой сделали по нескольку попыток с переменным успехом. У деда был оборван козырек картуза, а у Мишки опухло ухо и почти оторвался рукав на единственной рубахе.
– А ведь я на них работаю – внезапно всхлипнул Мишка.
– На каво их? – спросил дедушко.
Вербицкий вынул из-за пазухи банкноту в 50 баксов, помахал ею перед носом Крышко – на етих казлов! А свои вон хуйню пишут.
– Спасибо, – мурлыкнул рыжий кот, подлетевший справа, и мягко освободил Мишку от банкноты. Следом кот оборотился порцией рыбы в тесте, потом сразу же тесто начало отваливаться кусками и падать на пролетавших орбитой ниже сетераторов.
– Безобразие, – завопили снизу, оберегая лысины и прически, – прекратите бросаться всяким дерьмом!
– ЭТО ХЛЕБ, дебилы, глаза протрите! – заорал Мишка, не в силах терпеть несправедливость. Тогда рыба, оставшись без теста, превратилась в здоровую пиранью и продемонстрировала полную пасть мелких зубов, повисела некоторое время перед Вербицким, передразнивая его открытый рот и начала нереститься мелкими блестящими монетками достоинством в 50 уругвайских ескудо. Монетки звонко щелкали по головам нижелетящих, но возмущение сменилось мельканием рук в пароксизме хватательного рефлекса.
– У-у-у-у-у-бэээээ-э-э-э,- взрычал Мишка и выпустил мощную рвотную струю. Какое-то время сетераторы хватали куски блевотины, принимая их за денежные знаки, но очень скоро никого внизу не стало.
– Ты ж хотел нового человека родить,- продолжил Крышко.
– И рожу, – убежденно сказал Мишка отплевываясь.
– С изменяемой геометрией черепа, – саркастически заметил Че Гевара, обогоняя путешественников справа со скрещенными на груди руками в позе лотоса.
– А пошто он, дед, нас перегнал? – спросил Мишка задетый наглым неподчинением законам гравитации. Потому что похуист – коротко ответил дедушко.
– А почему справа? – занудствовал Мишка, – потому что ты левый, – наставительно заметил дед.
– БЛ-Я-Я-я-я-я-яя!!! – завопил Вербицкий во всю глотку. – Где же настоящая литература!!!????
Движение по орбитам прекратилось. Сонмище сетераторов застыло на разных высотах и окружностях и даже куски блевотины, извергнутые Мишкой из самой глубины его несчастной души, прекратили свое неумолимое падение.
– В ПИЗДЕ!!! – гаркнул в самое ухо Мишке неистребимый Че и жизнеутверждающе захохотал, вращаясь вопреки застывшим.
– На девятой полке… – флегматично продолжил поросенок паря над Вербицким и почесывая пятак малярной кистью.
– УУУУУУММММММ-ммммм, – простонала Голова так, что задрожали ветви близкого леса и выкатила сакраментальную фразу:
– Рук не хватает…- На орбитах зашевелились и, не услышав для себя ничего нового, возобновили движение, начали даже слегка светиться.
– Гыгыгыгыгыгы, – закатился Мишка, предствив Голову с волосатыми руками.
Тем временем дед Крышко завибрировал и сойдя с траектории выполнил несколько акробатических фигур. Посверкал глазами пальнул из бердана в звездное небо и причалил к Вербицкому.
– Дед, ты тоже похуист? – обиженно накатил он на Крышко.
– Усе мы энто… по-большому счету, только не у всех выходить, – скромно ответил дедушко. На голову Мишке капнуло белым. Он поднял глаза и увидел Гевару с палитрой старательно рисующего внимательные глаза на закрытых веках Головы. Немногие, умеющие менять траекторию подлетали к Че и тихо втолковывали какие-то истины. Хрюкнеггер постреливал в анемичных советчиков сосисками с чесноком.
Мишка застыл растопырив конечности, череп его напрягся и вдруг стал Лениным, правда с черными усиками под носом, потом превратился в румяную Венеру, но почему-то в лифчике. Взвизгнув Венера ухватила себя за груди и закатила глаза. Тут же растеклась потемнела и отрастив перепончатые крылья дыхнула огнем из чешуйчатой пасти.
– Будя, – огрел неустойчивое образование по хребтине дед Крышко, – портки спалишь!
Мишка стал собою и рывками полетел вниз, снес несколько веток с крон деревьев и совсем маленьким исчез в дерганом полете. Дед в одиночестве летел увлекаемый взимодействием центробежной и центростремительной сил.
– А вот скажите мне любезный, – обратился к дедушке подлетая доктор Мичуркин афроамериканец.
– Что по вашему такое сетература? Ведь это ужасная ошибка и глупость. Меня интересует искусство, а не то, на чем оно транспортируется. – сдерживая рвущуюся уверенность посмотрел на Крышко Мичуркин. Дедушко свершил пасс рукой и Мичуркин рухнул вниз, лишившись возможности летать. Однако не дав доктору треснуться оземь дед вернул ему возможность парить и дождавшись возвращения на орбиту, вопросительно уставился на Мичуркина.
– Нешто транспорт ништо? – хитровато уточнил дед.
– А по мне что www.utro.ru, что новости в газете “Известия”, – не сдавался доктор.
– А што ж ты тут делаешь?, – сощурился дед. Доктор Мичуркин задумался и поплыл в сторону.
Снизу уверенно подлетел Мишка. Лоб его был опоясан долларовой банкнотой сотенного достоинства на манер воина ислама.
– Все под зеленое знамя газзавата! – рявкнул он ломким голосом.
– Хенде хох, – наставил он на деда грязный палец. Дед дурашливо выкатил глаза и задрал руки в гору.
– Что тут у нас в карманах, – входя в роль засуетился Мишка, охлопывая дедов лапсердак.
– Ага, приборчик, ага, удостоверение. “Главный спонсор” – прочел на тисненой с золотым обрезом корочке Мишка Вербицкий.
– Дай сюда, – спокойно произнес дед и вернул удостоверение в лапсердак. Наверное по старости лет дедушко совсем выпустил из виду приборчик, который Мишка воровато сунул в карман замызганых штанов.
– Ну Мишаня, – веско сказал дед, теперь ты сам. Хочешь в Ленинку, хочешь здесь, воля твоя.
Закинув бердан на плечо, дед на форсаже ушел в нарождающийся космос. Мишка задумчиво помолчал и напротив, начал снижаться, планируя так, чтобы оказаться у самого подножия постамента.
Таясь от пролетающих совсем низенько сетераторов, Мишка Вербицкий вынул дедов приборчик и хорошенько расмотрел его. На приборчике торчал одинокий рычажок. Надпись под ним гласила “Уровень спонсорской поддерки”. Имелась и шкала. Мишка перевел рычажок на ноль и прислушался. Сначала все было тихо. Потом в глубине Головы возник гул. Из ушей повалил пар и посыпались пустые бутылки впремежку с деревяянной тарой. Голова стала оплывать, расширяясь основанием и кукожиться. Множество сетераторов, доселе парившие как положено по орбитам, стали запинаться и терять высоту. Сделалось холодно. Подул порывистый ветер. Возник противный звон плавно становясь все громче и громче. Наконец звон стал такой силы и пронзительности, что у Мишки лопнула зеленая долларовая лента на лбу и начали отрастать седые волосы. Тонкая белая труха посыпалась с плеч. Руки стали покрываться трупными пятнами и крупно затряслись, отзываясь дикой болью в нижней части крестца. Из груди Мишки вырвался крик полный боли и ужаса. Начали падать тельца сетераторов изрыгая талантливые проклятия во всю силу творческих легких. Земля задрожала и сделалось темно. Звон перешел в рев равный по силе взлетающему стратегическому бомбардировщику дальнего радиуса действия. Последнее, что успел сделать Мишка скрюченной рукой, это перевести рычажок приборчика назад, где он и был. Чувста его покинули.
Холодная морковка привела Мишку в чувство. Над ним стоял Че Гевара и Хрюкнеггер.
– Хватит с него морковки, отойди-ка, попросил порось и всадил в Мишку четыре порции горячих сосисек с хреном.
– Фвинные? – спросил Мишка жадно пережевывая, – бараньи,- пробурчал Хрюк и исчез в орбитах. Че Гевара подновил надпись на постаменте и тоже улетел. Вверху народу будто бы даже прибавилось. А мокрые места от падения сетераторов в момент катаклизма, стали подсыхать. Чудо приборчика нигде не было. Мишка почесал небритое лицо, смахнул остатки воинственной зеленой ленты и проговорил: – НИКАДА БОЛЬШЕ! Подпрыгнул и растворился в кружении.
КОНЕЦ.
Тимофей Талых. 04 июля 2000 года. Баюмань.
Gogia
Внимание: все права на опубликованные здесь тексты принадлежат их авторам. Перепечатка (копирование) на других сайтах разрешается только без изменений оригинала и с ссылкой на оригинальный текст: http://www.sosiska.com/1385
Категорически запрещаются ЛЮБЫЕ перепечатки опубликованных здесь авторских текстов на сайте anekdot.ru
